«Мне трудно судить коллег Эстемировой»

В интервью «Клубу Регионов» публицист Максим Шевченко подчеркнул, что обвинения Рамзана Кадырова в убийстве чеченской правозащитницы в значительной степени построены на эмоциях людей, переживающих горе. Вместе с тем, как подчеркнул эксперт, нельзя преуменьшать роль правозащитных организаций в России.

«Клуб Регионов»: Коллеги погибшей правозащитницы Натальи Эстемировой обвинили в ее убийстве президента Чечни. Да и многие другие громкие преступления СМИ и правозащитные организации связывают с именем Кадырова. С чем, на ваш взгляд, связано столь негативное отношение к чеченскому лидеру?

Максим Шевченко: Не хотелось бы комментировать это, потому что, вступая в такие комментарии, так или иначе мы начинаем обсуждать тему этих обвинений. А на самом деле ведь президент Медведев поручил Бастрыкину расследовать это дело, четко заявил, что это связано с тем, что она была правозащитницей. Давайте предоставим возможность следственным структурам в этом деле разобраться и вынести свой вердикт. Знаете, многим людям кажется, что они все знают, все понимают: что, где, как, кто виноват, кто не виноват, прямо все знают точно. Понятно, у них горит душа. Когда убивают вашу подругу, с которой вы работали много лет, то, естественно, люди просто в шоке и в ярости. Я б, честно говоря, выразил соболезнование работникам «Мемориала» и поблагодарил бы их за отчаянную и мужественную работу. И сейчас бы, конечно, не обращал внимания на те формальные публичные высказывания, которые они допускают. Мне кажется, что поручение, данное президентом следственному комитету, гораздо важнее в этой ситуации, оно имеет политический и официально юридический статус. И я бы ориентировался на слова президента, которые, между прочим, прозвучали ясно и четко. Я не помню дословно, но президент подчеркнул, что ее убили, потому что она была правозащитницей, а следственный комитет считает, что мотивом было следующее: профессиональная деятельность, то есть правозащитная деятельность и личная неприязнь со стороны какого-то лица. Какого лица? Следственный комитет пусть сам и выяснит. Северный Кавказ является местом сплетения таких интриг и такой крови, памяти о такой крови, такой ненависти, что люди, которые там не живут, бывает, представить себе не могут, о чем идет речь. Просто представить себе не могут, что это такое, когда в твоем регионе постоянно идут бои, постоянно взрываются мины, постоянно существуют минометные обстрелы, спецоперации и т.д. Конечно, сейчас не 90-е гг. и Чеченская республика не похожа на то пространство дымящихся развалин, в котором бродят озлобленные люди, как это было в 90-е гг., но все равно идет война. Поэтому, конечно, ну, что комментировать обвинения общественных организаций. Ну, это первое, что приходит в голову. Но первая версия, которая приходит в голову, может быть и ошибочной, по крайней мере, с точки зрения формальной логики это, как правило, и бывает. Может быть, то, что первое приходит в голову, – это тебе навязано кем-то. Поэтому, мне кажется, надо сделать паузу, но еще раз говорю: мне трудно судить людей, которые потеряли коллегу, подругу, с которой они много лет работали, которую они и любили, и очень хорошо относились. Конечно, эти люди поражены и потрясены этим горем, испытывают чувство отчаяния и озлобления. Поэтому давайте предоставим слово тем, кто должен работать с холодной головой, то есть следователям.

«КР»: Как вы оцениваете роль правозащитных организаций в современной России?

Шевченко: Правозащитные организации – это крайне необходимые для общества организации. Не важно, как они называются, и это не имеет отношения к политическим взглядам членов этой организаций. Тем более в обществе, которое испытывает последствие таких тяжелейших проблем, которые возникли в 90-е гг. в нашей стране. Северный Кавказ – это зона перманентного нарушения прав человека. Северный Кавказ – это территория, на которой силовые структуры схлестнулись – на протяжении уже почти 15 лет – в смертельной схватке с разными формами вооруженной политической оппозиции. Это территории, где такое понятие, как права человека, имеет только относительный характер в некоторых регионах, где, я извиняюсь, еще не так давно города штурмовались всеми видами тяжелого вооружения и сносились просто с лица земли, где людей похищали, пытали, сажали в ямы, отрезали им пальцы, где были фильтрационные лагеря. Еще совсем недавно – несколько лет назад, была война, и эта война продолжается в некоторых своих формах. На Северном Кавказе существует непримиримая вооруженная оппозиция, которая наносит удар по силовым структурам, силовые структуры отвечают на удары вооруженной оппозиции. Население региона является заложником этой войны. И в этой ситуации роль правозащитных организаций просто необходима, потому что они, конечно, не подменяют собой юридические структуры, это не адвокаты, но они обращают внимание общества на закрытые, скажем так, зоны, которые не попадают в сферу внимания большинства СМИ – по разным причинам. Где-то блокируется силовыми структурами информация, где-то еще что-то. Но давать полную власть в руки силовых структур в обществе, которое считает себя цивилизованным, это, поверьте, было бы безумием, независимо от того, какие цели преследуют эти силовые структуры. И поэтому, конечно, правозащитники играют в регионе Северного Кавказа очень важную, существенную роль: правозащитники каким-то образом гуманизируют те процессы, которые там происходят. Естественно, у тех солдат, или у тех оппозиционеров, которые ведут, как им кажется, войну и которые на самом деле ведут войну, в которой гибнут люди, гибнут их товарищи, есть ощущение, что правозащитники мешают им работать, мешают им воевать. Я считаю, что это ощущение ложное, потому что на самом деле они не позволяют им звереть. На любой войне человек звереет, даже самый хороший человек, даже самый приличный человек все равно звереет на войне. Правозащитники, мы видим, что это очень порядочные люди, которые своими жизнями платят за то, что они делают, и за те слова, которые они говорят. Я бы не кидал камней в правозащитников ни в какой форме. «Мемориал» занимался тысячами похищенных, сотнями похищенных, тысячами погибших людей; людей, которые исчезли за эти страшные годы, начиная с 93г., 15 лет это длится. Ситуация, конечно, сильно изменилась, ситуация наладилась, но по-прежнему исчезают люди, штурмуются дома, разрушаются, объявляются заложниками семьи. Война-то идет. Совершаются теракты против представителей органов власти.

Конечно, правозащитники получают гранты от разных организаций на свою деятельность, но мотивы этих людей, как правило, носят чисто гуманистический, гуманитарный, характер. Да, бывают исключения, но основная масса правозащитников действует, исходя из того, что они искренне считают, что общество может быть гуманным – ну, допустим, как им кажется, это является в Западной Европе, где человека нельзя просто так похитить и допросить в подвале без предъявления официального обвинения. В Штатах это можно. И концлагерь в Гуантанамо нам показал, что это возможно. И вообще практика, которую США приняли в мире, вызвала массу примеров подражания, желание подражать, что, мол, так и надо бороться с терроризмом. Так что мне кажется, что правозащитники, конечно, сильно мешают определенным структурам, их деятельности, но, честно говоря, общество должно быть благодарно этим людям, потому что в тех регионах, где царит война, правозащитники спасают жизнь сотен, а то, может, и тысяч людей, обращают внимание на аспекты той войны, которая там ведется.

С Максимом Шевченко беседовала Елена Шигапова