Дмитрий Дмитриенко:

О том, что удалось изменить в Мурманской области за первый год его работы, губернатор рассказал в интервью «Ведомостям».

– Когда вы узнали о том, что вашу кандидатуру рассматривают для назначения губернатором Мурманской области? Для вас это стало неожиданностью?

– Примерно недели за две до отставки Юрия Евдокимова. Неожиданностью не стало. Дело в том, что у администрации президента всегда был условный кадровый резерв. Это люди, которые находятся на различных должностях и отвечают определенным требованиям. Их рекомендуют в этот неофициальный резерв различные министерства и ведомства. Эти люди постоянно находятся в поле зрения администрации, с ними периодически встречаются, но это не означает, что они станут обязательно губернаторами. Возможно, это будет повышение по линии правительства или вообще ничего не будет. Так было и со мной. Еще когда работал в агентстве морского и речного транспорта и агентстве по рыболовству.

– А какого уровня чиновники администрации президента проводят такие консультации: руководитель администрации Сергей Нарышкин, его первый заместитель Владислав Сурков, начальник управления внутренней политики президента Олег Говорун? О чем они спрашивают резервистов?

– Одни спрашивают, готовы ли вы к переменам в случае чего… В целом это делается, чтобы лучше узнать людей. Если говорить обо мне, когда решение о замене губернатора Мурманской области уже готовилось, меня вызвали к Сергею Нарышкину, поставили задачу и сказали, что президент может принять такое решение относительно меня и я должен буду отбыть в субъект.

– А с президентом вы встречались? Если да, то о чем беседовали и как долго?

– Перед назначением недели за две. Говорил в основном я. О себе рассказывал, о своих взглядах на жизнь, подходах в работе. Он слушал. Президент уделил мне порядка 45 минут, хотя я знал, что у него в тот день был очень напряженный график: переговоры с двумя иностранными делегациями, потом, я так понимаю, встреча еще с одним кандидатом в губернаторы. А потом еще что-то.

– Какое впечатление произвел на вас Дмитрий Медведев при личном общении?

– Меня поразила внутренняя сила и спокойная уверенность этого человека. А ведь это был первый год его президентства – самый тяжелый период, учитывая экономический кризис и события в Грузии.

– Критерии назначения тех или иных людей губернаторами не совсем понятны. Как вы думаете, что сыграло решающую роль в вашу пользу при вашем назначении?

– Я служил в Североморске, работал в Мурманске. Приходилось разбираться с особенностями деятельности флота, морского и рыбного портов, таможни, системы управления движением судов… Думаю, решение принималось исходя из того, что кандидат должен хорошо знать специфику этого непростого региона, иметь опыт руководства большими коллективами, а также опыт взаимодействия с федеральными структурами.

– А насколько на ваше назначение повлиял тот факт, что вы были в резерве «Единой России»?

– Конечно, повлияло. «Единая Россия» – партия власти. Если сейчас выдвижение ею кандидатов в губернаторы формализовано, то раньше мнение партии, безусловно, тоже учитывали. В противном случае можно было получить неуправляемость в регионах и конфликт с элитами и электоратом. Думаю, например, что, даже когда назначали Никиту Белых, были определенные консультации с руководством партии, договоренности, компромиссы.

– Ваш предшественник на посту губернатора Юрий Евдокимов ушел со скандалом. Хотя формально это и была добровольная отставка, все знали, что его вынудили уйти из-за скандальной ссоры с «Единой Россией». Как вас встретили в регионе?

– Восприняли сдержанно. Это было неожиданное решение, никто не ожидал, что Юрий Алексеевич снимет с себя полномочия. Считаю, что при такой ситуации это нормальная реакция, другой я не ожидал. Ситуация была очень сложная. Бюджет области был сильно перегружен обязательствами, которые взяты до кризиса под соответствующие доходы. Естественно, выполнить эти обязательства при том, что вертикально-ориентированные компании все экспортные и их отчисления в бюджет резко упали, было трудно. Слухов-страшилок ходило много разных: сейчас бюджет урежут, зарплат не будет, толпы безработных военнослужащих ходить будут по улицам. У нас сгорела котельная в поселке Териберка по неосторожности персонала. Оппозиция гадала: успеем или нет построить новую? Ждали, что провалим отопительный сезон. Ничего, естественно, не подтвердилось, мы со всеми проблемами постепенно справились, и ко мне стали по-другому относиться.

– Так сколько времени прошло, прежде чем вы поняли, что вас приняли?

– Более полугода. Ко мне люди сами начали приходить, особенно бизнесмены. Я сам, конечно, тоже делал для этого определенные шаги, стремясь не раскачивать социально-политическую ситуацию, обеспечивать стабильность в регионе и помогать бизнесу устоять в кризис. Старался работать со всеми элитами, с крупным, средним бизнесом, с каждым встречаться лично, разговаривать о проблемах. Я считаю, что хуже всего, когда люди живут домыслами и не знают своего будущего. От этого рождаются неуверенность и протестные настроения.

А так, если кто-то с чем-то и не согласен в действиях друг друга, они понимают мою позицию, а я – их. Вот мы встретились, допустим, и я говорю: я не понимаю вашего бизнеса и считаю, что он недостаточно эффективен. Я бы вам посоветовал поступить так и так. Но если вы не примете мой совет – ничего страшного: ведите свой бизнес, как ведете, если это не вредит субъекту. В первую очередь имея в виду налоги. Это стало восприниматься. Тем не менее мы много помогаем предпринимателям среднего и малого бизнеса – решением административных вопросов, методически, находим им хороших консультантов, чтобы тот бизнес, который существует сейчас, работал более эффективно, увеличивая поступления в бюджет.

– Что вас поразило в регионе, когда вы приступили к губернаторским обязанностям?

– Достаточно легкомысленное отношение к организации ведения бизнеса. Например, приходят в администрацию люди из одной достаточно крупной транспортной компании утверждать тарифы. И говорят: нам надо на 2-3 руб. поднять стоимость наших услуг. Я говорю: ну хорошо, дайте расчеты. А они мне: какие расчеты, нам просто надо, без этого у нас дебет с кредитом не сходится, мы обанкротимся. Стали разбираться – там серьезного учета вообще нет, среднее звено, мягко говоря, ведет себя очень вольно. Только за счет наведения порядка увидели серьезную экономию.

Они только сейчас начали понимать, что фактически за последние несколько лет у них украли или они недополучили из-за неэффективного хозяйствования серьезные деньги – счет на десятки миллионов рублей.

– А как у вас выстроились отношения с крупными компаниями, работающими в регионе?

– Простой пример. «Норильский никель». После разговора предметного, основанного на расчетах, разговора с руководством компании мы увеличили доходную часть бюджета на 400 млн руб. Просто из-за того, что понимание возникло и иной взгляд на проблемы. Вообще, только по линии этой компании в этом году мы дополнительно получим 3 млрд руб. инвестиций. Мы предложили им выкупить землю под их объектами, которую они сейчас арендуют, а эти деньги потратим на улучшение моногородов: Заполярного, Мончегорска, Никеля, где эта земля территориально находится. Партнерские отношения у нас с «Еврохимом», «Северсталью», «Русалом»… Мы понимаем, что нагружать их в кризисное время нельзя – они конкурируют на мировом рынке. Но мы заинтересованы, чтобы они эффективно вели свой бизнес и при этом не забывали о регионе и его жителях.

– А как же развитие малого бизнеса, которому президент уделяет столько времени?

– Исторически сложилось, что в Заполярье все производства емкие: атомная, гидроэлектростанции, морской и рыбный порт, горная промышленность. К сожалению, у нас малого и среднего бизнеса относительно мало, потому что начать в Заполярье бизнес довольно сложно: высокие зарплаты, компенсационные выплаты, длинные отпуска. При том что каждый имеет отпуск в 70 суток, на двух должностях надо держать трех людей. Конкурировать в производственной сфере довольно сложно. Мы поставили сейчас себе задачу: найти возможности помощи в создании малого и микробизнеса, вплоть до разработки бизнес-планов, бизнес-моделей и поиска партнеров. Это, скорее всего, технологически емкие производства или инновационные продукты. Потому что на Севере исторически квалификация людей достаточно высокая, зарплаты – высокие.

– Ну и как успехи?

– Как ни парадоксально, первыми к нам пришли кондитеры. У нас есть такая штука – отходы от переработки крабов, хитозан. Это очень перспективное вещество с точки зрения фармацевтики. Так вот кондитеры предлагают изготавливать ириски с хитозаном как средство профилактики против болей в горле. Другая инновационная идея связана с другим традиционным промыслом – оленеводством. Сейчас по старинке олени пасутся по всему Кольскому полуострову. Но климат изменяется, и, когда приходит время забоя, стада не могут вернуться вовремя, потому что реки, по которым они раньше возвращались, не успевают замерзнуть или уже вскрываются. В результате забой начинается позже, соответственно, нагульность падает. Мы хотим перевести содержание оленьих стад в загоны периметром 100-200 км. Это повысит продуктивность оленеводства. Кроме того, при загонном методе содержания возникает новый бизнес. Рога молодых оленей могут использоваться в фармпроизводстве. Сырье, производимое в области, отправляется для переработки в Норвегию. Мы сейчас работаем над тем, чтобы увеличить поставки.

– Почему бы норвежцев не переманить в Мурманскую область? Пусть у нас производство открывают.

– А зачем им это? У них там налажено производство, у них очень развита система госдотаций и поддержки предприятий, создающих рабочие места. Но нам все равно это выгодно, потому что часть производства все равно в России. Также мы хотим сделать больше всевозможных бизнесов, связанных с тем, что может принести море. Это и транспорт, и портовая деятельность, и торговля биоресурсами.

В регион сейчас зашла компания «Балтийский берег». Они уже проинвестировали рыборазведение более чем на 2 млрд руб. Купили две компании старые, лежащие на боку, которые размещались в бухте Девкина заводь. Сейчас развиваются, хотят разводить семгу. Надеюсь, им будет сопутствовать удача.

– То есть они пришли, когда понадобилась помощь?

– В бизнесе на первом месте целесообразность, а помощь региону – это уже следствие. В свою очередь, мы готовы помогать тем, кто и сам что-то делает. Обычно-то приходят: вы нам то-то сделайте, а тогда мы будем развивать.

– А какая ситуация в целом в рыболовстве? Вам ведь эта тема хорошо известна и по прежнему месту работы?

– Объем вылова увеличен в прошлом году, растет и в этом. Разговоры о том, что рыбы не было и не будет, не подтверждаются. Более того, за счет потепления климата у нас появился оптимизм в том, что увеличатся в российской зоне объемы биоресурсов. Сейчас даже в тех районах, где исторически жизни не было, например в районе Карского моря, стала появляться рыба.

– А браконьеры, серый экспорт?

– Серый экспорт присутствует. У нас браконьеры не те, которые выходят в море и незаконно ловят. У нас браконьеры другие: они имеют небольшую квоту – 200-300 т – и на законном основании выходят в море. Свои 200 т могут выловить за неделю, а фактически что-то в море делают месяц, потом приходят и говорят – поймали только 100 т. Эта проблема всегда была. Она межгосударственная. Сейчас с нею борются страны ЕС, они потребовали обязательного подтверждения происхождения рыбопродукции. Этим подтверждением занимается Росрыболовство, но все равно проблема есть.

– В прошлом году Росрыболовство ввело обязательную регистрацию уловов в российских портах. Помогает ли это борьбе с браконьерством?

– Это касается того, что выловлено в российских территориальных водах. А у нас же много идет промыслов по межправительственным соглашениям в норвежской и исландской зонах. Там контролировать ситуацию довольно сложно. Эта мера явно недостаточная.

– Ее как-то можно усовершенствовать?

– Ее можно изменить, ужесточив вопросы обязательной доставки и выгрузки рыбы. Но тогда начинают голосить рыбаки. Нужно до конца реализовать вопрос с рыбными биржами. Основной аргумент, который выдвигают небольшие компании против доставки на российский берег, звучит так: допустим, я прихожу в порт – кроме того, что меня долго обслуживают, я должен кому-то эту рыбу продать. Черные и серые дилеры, зная, что я стою у берега, спешу, начинают сбрасывать цену, практически обирают. С биржами этот вопрос не возникал бы. Рыбак пришел бы в порт, сдал улов, и уже брокер занимался бы его продажей. Никаких спекуляций с ценой. Мы пытаемся такую биржу сделать у себя в Мурманске. Пока мы создали Областную рыболовецкую компанию, надеемся с ее помощью частично решить вопрос. Во-первых, она должна у небольших компаний по индикативной цене гарантированно выкупать продукцию. Во-вторых, мы получим индикатор для налоговой [службы]: есть такая цена, и по ней рыба гарантированно выкупается. Для тех, кто при продаже за границей станет показывать цену ниже, в России будут возникать налоговые последствия. Думаю, придется привлекать деньги и сторонних организаций, и бюджета, чтобы этот вопрос запустить. По нашим прикидкам, потребуется 200-300 млн руб. оборотных средств.

– А с реализацией этой рыбы не возникнет проблем?

– Мощностей в Мурманске сейчас хватит, чтобы производить порядка 200 000 т рыбопродуктов, а реально выпускается менее 30 000. Почему такая ситуация возникла? Три завода были недавно построены, но из-за кризиса их не запустили. Компания должна стать ядром, вокруг которого должен собраться бизнес, занимающийся брокерскими услугами, торговлей, переработкой. Рыбаки исторически очень разобщены. Они собираются вместе в основном на митинги. Мы их хотим консолидировать для бизнеса.

– Правда ли, что большинство квот на вылов в наших территориальных водах реально контролируют китайские, японские и корейские компании через подставных лиц?

– Злые языки говорят – да. Но документальных подтверждений я не видел. Я думаю, истина где-то посредине. Эти слухи возникли не просто так. Каждый бизнес стремится к стабильности, задача иностранцев – гарантированно получать продукцию в необходимых объемах по оптимальной цене. У нас рынка для гарантированной продажи всего объема добываемых морепродуктов нет. Если бы мы доказали, что контроль существует и за счет этого контроля наносится ущерб бюджету, – тогда бы была проблема. Но пока однозначных доказательств нет.

– Недавно на совещании в Омске президент потребовал еще раз оценить правильность решения совета директоров «Газпрома» о перенесении начала разработки Штокмановского месторождения на три года. А что на месте происходит?

– То, что пишут об этом журналисты, не совсем корректно. Полное развитие отсрочено на три года, а инвестиционное решение перенесено на полгода: с ноября 2010 г. на март 2011 г. Тем не менее у нас уже полным ходом идет подготовка системы энергоснабжения первой фазы Штокмана. Согласование должно быть получено в июне, после чего начнутся предпроектные работы. Также идет строительство технологической дороги и трех мостов. Практически сняты землеустроительные вопросы. Я встречался недавно с руководством «Газпрома», и вопроса о том, что ничего не будет, у нас не было.

– Но «Газпром» говорит, что у них сегодня избыток газа.

– Всех, конечно, интересует, что будет со сланцевым газом в США, являющихся одним из основных поставщиков сжиженного газа. Не ясно, то ли это заманиха очередная, то ли серьезно. Проблема в том, что газа там много, но полости маленькие, поэтому надо постоянно бурить. Насколько это будет экономически привлекательно, мы понять не можем, потому что у нас опыта таких разработок нет. Штокман – проект очень емкий по финансам и необычный, потому что у нас нет технологий такой глубинной добычи. Но когда этот проект будет осуществлен, то и Север наш иначе будет смотреться и влияние России усилится. А самое важное, что у нас нет сейчас ни одного собственного завода по СПГ [сжиженный природный газ]. А СПГ – это транспортировка газовозами (плавучий трубопровод), что позволит переориентироваться на другие рынки, где условия лучше. Мурманский порт идеален для этого, он не замерзает, не закрыт проливами – сразу выходишь в открытое море, и достижимы любые рынки.

– Развитие мурманского транспортного узла – второй по значимости и масштабности проект, осуществляемый в области. Как дела на этом фланге?

– В этом году мы планируем начать проект «Другой берег» – строительство гидротехнических сооружений, не стационарных, а поплавкового типа. Это большие платформы, отлитые из бетона, которые будут держаться у берега на якорях. Кольский полуостров это позволяет – в порту практически нет волновой нагрузки, и он никогда не замерзает. Таким образом, мы надеемся на западном берегу создать несколько терминалов, прежде всего для рыбаков. На берегу ставится переработка – на причал ставится поплавок, к нему приходит судно рыболовецкое, прямо на нем стоит рыбоохрана, все быстро перегружается. Мы уже договорились с Минобороны, которому принадлежит завод железобетонных изделий прямо на берегу. Сейчас он не работает, но в рамках Штокмана на нем должно быть организовано бетонирование труб (на 2500 км надо уложить трубы). А с компанией «Еврохим», которая возит в Китай удобрения, – о том, что на обратном пути они будут везти для нас сырье для изготовления цемента, чтобы создавать эти поплавки. Это до 10 раз дешевле, чем строить стационарные гидротехнические сооружения. Кроме того, из них можно различные конструкции собирать.

– А кто будет строить?

– Бизнес. «Другим берегом» штук пять строительных организаций заинтересовались. Все готовы вкладываться, чтобы удешевить перевозку. У нас сейчас очень дорогие железнодорожные перевозки. Например, в структуре цены тонны мазута 3000 руб. (это более 30%) – железнодорожная составляющая. Сейчас мы будем уходить от этого, вплоть до того, что нефть на переработку будем везти морем.

– Так, а где вы ее собираетесь перерабатывать?

– У нас очень большая перевалка нефти. Мы сейчас настаиваем, чтобы у нас был свой нефтеперерабатывающий завод. Планируем поставить НПЗ мощностью 1 млн т в год прямо на берегу. А нефть покупать хотим на свободном рынке или на бирже. Это должно ввести индикативность. Инвесторы у нас есть, все необходимые предварительные договоренности достигнуты, начаты предпроектные работы. Реализация проекта позволит в полном объеме обеспечить бюджетную потребность Мурманской области в мазуте и нефтепродуктах. По предварительным оценкам, стоимость проекта вместе с морской составляющей – около $90 млн и срок реализации – не более трех лет.

– А что большая проблема?

– Проблема в том, что тарифы на тепло государство регулирует, а рынок на мазут свободный. Эти перекосы создают дельту, которую постоянно приходится субсидировать из бюджета. Фактически мы кормим нефтяные компании. Мы хотим от этого уйти.

Мурманская область – самый мазутозависимый регион: 85% теплогенерации на мазуте работает. Мы хотим малые котельные перевести на пропан-бутановую смесь. А работу больших оптимизировать. Для этого нужен дешевый мазут.

Мазута в России достаточно, но всего 18% используется в стране, остальное идет на экспорт. Но если на нефть у нас высокие пошлины, до 60% от стоимости, то мазут, чтобы его куда-то девать, разрешили продавать с минимальной пошлиной. В результате ушлые люди понастроили кучу маленьких НПЗ, стали мазут гнать на экспорт: иностранцы покупают его для более глубокой переработки, а у нас цены подскочили до мирового уровня. Заводы «Башнефти» – это был единственный сегмент квазисвободного рынка, где можно было поймать относительно низкую цену. Много было так называемых давальцев, с которыми рассчитывались нефтепродуктами. После покупки «Башнефти» АФК «Система» нефтепродукты продаются по ценам, которые не только не снижаются, но растут.

– Исторически работа на Севере была построена таким образом, что люди приезжали туда за длинным рублем, а потом уезжали. Сейчас, пожалуй, больше можно заработать в Москве. Какова сегодня жизнь за полярным кругом? У вас не будет недостатка в рабочей силе при реализации ваших грандиозных проектов?

– Психологически раньше люди действительно не воспринимали Север как постоянное место жительства. Сейчас позиция меняется, люди любят свой край, в крае живут дети и внуки тех, кто приехал на заработки. Но очередь из желающих покинуть регион сейчас тоже внушительная – более 20 000. У нас в России миграции людей препятствует в первую очередь жилищный вопрос. Все ищут работу рядом с жильем, а не наоборот. Если уйти от привязки к жилью, мы уйдем от крепостного права, которое фактически сегодня продолжает существовать, и изменим степень мобильности населения. Вот у нас 3,1% человек от трудоспособного населения сидят без работы, отчасти потому, что не нашли ее в радиусе 10 км, а может, их навыки нужны сейчас в другом месте. Если говорить о модернизации, то один и тот же высокотехнологичный специалист сможет поработать за те же пять лет на трех проектах, а не на одном. Он гораздо больше сможет заработать, но и пользы принести тоже сможет больше.

– А желающие заехать есть?

– В том-то и дело. Учитывая явную нехватку рабочих рук и инженерных кадров, нужно, чтобы в такие регионы, как наш, люди ездили вахтовым методом. У нас есть хороший опыт по ФГУП «Атомфлот»: все экипажи набирают по стране, их семьи живут в городах, потом уезжают. При этом у нас 80 000 пенсионеров, 12 домов для престарелых и 11 детдомов. Дорогое удовольствие им жить за полярным кругом и, наверное, Север – не всегда лучшее место, где хотелось бы провести старость. Логично было бы их устроить и компактно переселить в соседние регионы. По их согласию, конечно. Мы переговоры ведем, но самое главное – позиция, которую займет в этом вопросе государство.

– Вы с кем-нибудь обсуждали этот проект?

– Обсуждения были, но не формализованно. По идее, функции такого администрирования должны быть в Минрегионе. Пока мы только с [губернатором Нижегородской области] Валерием Шанцевым договариваемся построить поселок для мурманских пенсионеров. Ведь многие не едут не потому, что не хотели бы уехать или денег нет. А потому, что нет знакомых – человек становится социально одиноким. А компактное переселение позволит социально организовать людей, обеспечить медицинские услуги, сервис – в общем, комфортное проживание. Предварительно мы договорились, что будет выделен рядом с большим городом хороший участок земли, а мы попытаемся решить вопрос строительства. Деньги на переселение есть: региональный, муниципальный, федеральный бюджеты и средства Минобороны. При этом наш пенсионер сохранит все северные доплаты к пенсии.

– Тогда какая вам разница, где ему деньги платить?

– Но Север – дело дорогое: 400-тысячный Мурманск тратит на свое содержание столько же, сколько миллионник в средней полосе России. Мы хотим, чтобы к нам приезжали молодые и высокооплачиваемые люди, которые будут эффективно работать, участвовать в реализации новых проектов. И они не должны думать о том, где разместится их семья. Когда их услуги не нужны, они смогли бы переезжать в другой регион. В Мурманске же должны оставаться люди, которые занимаются эксплуатацией оборудования и поддержанием безопасного его состояния. Для них нужно обеспечить максимально комфортное существование, чтобы были спортивные залы, бассейны, школы, где можно было бы получить хорошее образование. Все равно будущее за такой методикой освоения Севера.

– Вы рассчитывали, сколько на это потребуется денег?

– Не так много дополнительно. Очередники, если будут уезжать, – их жилье мы сможем использовать для предоставления тем людям, что приедут на их смену. Мы просто создадим, как раньше говорилось, перевесы на ответственных направлениях. Вот сейчас под Штокман, например, будет построен учебный центр площадью 12 000 кв. м с соответствующими тренажерами. Только сварщиков нужно будет обучить 150 человек. Кроме того, мы сейчас подходим к тому, что будем реконструировать всю систему теплоснабжения и переходить на высокотехнологичное ЖКХ. Нам понадобятся люди со знанием компьютеров, умением обслуживать высокотехнологичные приборы учета и регулировки.

– Если вернуться к политическим вопросам – Юрий Евдокимов лишился своего поста из-за того, что не поддержал кандидата «Единой России» на выборах мэра Мурманска. А президент и Кремль требуют вроде бы равноудаленности губернаторов от всех партий и сокращения использования административного ресурса на выборах. Как же руководители регионов должны себя вести в такой ситуации?

– Это требование правильное. И мы сегодня равноудалены. Несмотря на то что я член «Единой России», я считаю: как главное должностное лицо в регионе я должен заботиться об всех жителях и учитывать их интересы, не важно, чьи они избиратели.

– Так, по-вашему, Евдокимов правильно поступил?

– Я не хочу обсуждать своего предшественника, у нас с ним нормальные, ровные отношения, но, по-моему, каждый человек должен держать свое слово, если он его дал.

– Недавно был арестован за взятку мэр Смоленска Эдуард Качановский, который, как и мэр Мурманска Сергей Субботин, весной 2009 г. победил официального выдвиженца «Единой России». А как вы оцениваете деятельность мэра Мурманска?

– Год прошел, будем анализировать его деятельность, смотреть.

– На январском госсовете, посвященном развитию политической системы, губернаторы говорили о проблеме местного самоуправления. Некоторые требовали отмены выборов мэров, другие – просто сокращения числа муниципалитетов. А вы какую позицию поддерживаете?

– 131-й закон предусматривает две модели выборов мэров: прямые и через совет. Имелось в виду повсеместное внедрение второй модели. Что касается сокращения, до введения 131-го закона в России было порядка 5000 муниципалитетов, сейчас их 25 000, причем нарезаны они были формально – есть муниципалитеты, где нет ни одного жителя. В Мурманске таких нет, но есть с дотационностью 90%. Их основная строка расходов – зарплата чиновников. Кроме того, у нас на местах нет такого количества квалифицированных специалистов. А требования к кадрам для муниципалитетов численностью 100-400 человек такие же, как для 5000. Только объединение двух муниципалитетов, по которым мы подали предложения Сергею Евгеньевичу Нарышкину, даст ежегодную экономию областному бюджету в 600 млн руб. Считаю, нужно укрупняться и обязательно применять вторую модель выборов мэров, назначая профессионального сити-менеджера для хозяйственной работы. Потому что мэр-политик заточен на участие в выборах.

– А всегда нужно разрешение руководителя администрации на такие действия?

– Формально можно ничего не делать. После отмены объединительных референдумов решение за советами. Но мы должны политические риски оценивать.

– Председатель высшего совета «Единой России» Борис Грызлов предложил сократить на 20% чиновников в регионах. А вы что думаете по этому поводу?

– В прошлом году на 70 человек сократил свою администрацию. В этом году – еще на 100 (еще примерно 10%). Всех чиновников лишил премий, льгот транспортных. Все летают теперь экономклассом, зато первый зам мой сразу решил навести порядок с обслуживанием пассажиров в аэропорту Мурманск. Экономии огульной не надо, хочу, чтобы эффективно деньги тратились.

Муниципалитетам я тоже устроил жесткую антикризисную программу. Довел им лимиты – в объеме 85% объемов бюджетных обязательств. Все расходы разбил на три части: неотложные, обеспечение жизнедеятельности и прочее. Закупки мебели и прочего просто запретил. Обязал подробно расшифровывать все платежи.

«Ведомости»